Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения - Страница 74

Выйду я в битву. Но сердце мое неспокойно; он будет
Здесь бездыханный лежать; насекомые жадные могут
В раны влететь, в них червь поселится и может гниенье,
В тело проникнувши, образ его опозорить прекрасный».
«Будь, мой возлюбленный сын, беззаботен, — сказала Фетида, —
С ним неразлучная, стану сама разгонять насекомых,
Жадно снедающих тело убитого мужа; хотя бы
Медленный года над ним совершился полет, я нетленным
Тело его сохраню, и еще он прекраснее будет».
С сими словами она проливает на раны Патрокла
Сок благовонный амврозии с нектаром светло-пурпурным.

Берегом моря поспешно потек Ахиллес благородный;
На голос звучный его собралися ахейцы. Прискорбно
Руку он подал Атриду, и был примирительной жертвой
Поздний меж ними союз утвержден. Агамемнон могучий
Дал повеленье дары отнести к Ахиллесу. Немедля
Царь Одиссей с сыновьями почтенного Нестора, с славным
Сыном Филия Мегитом, с Фоантом и с ними Креонов
Сын Ликомед, Мерион, Меланипп к Агамемнону в ставку
Идут и, выбрав семь драгоценных треножников, двадцать
Светлых сосудов, двенадцать коней и семь рукодельных
Пленниц с осьмой Бризеидой, отходят в шатер Ахиллесов,
Царь Одиссей впереди с десятью талантами злата.
Все потом, окружив Ахиллеса, его приглашают
С ними обед разделить: но, тяжко вздохнув, отвечал он:
«О друзья! умоляю вас, если хоть мало я дорог
Вашему сердцу, не требуйте ныне, чтоб я насладился
Вашею пищею: горе всю душу мою раздирает.
Нет, не коснусь ни к чему до самыя поздния ночи».
Все полководцы простились тогда с Ахиллесом; остались
Оба Атрида, Идоменей, Одиссей благородный,
Нестор и старец Феникс. Прояснить омраченную душу
Друга старались они разговором веселым; но тщетно.
Сумрачен был он, лишь битвы единой алкал, непрестанно
Думал о мертвом, об нем лишь одном говорил непрестанно:
«О, сколь часто бывало, что сам ты заботливо, бедный,
В ставку мою прибегал с подкрепительной утренней пищей,
Мне возвещая, что войско ахеян шатры покидало,
Снова с троянами в битву готовое выйти: а ныне
Здесь ты лежишь, бездыханный! Не может мое услаждаться
Сердце ни пищей, ни сладким вином без тебя. Я толь сильным
Не был бы горем сражен, и услышав о смерти Пелея,
Льющего слезы во Фтии своей обо мне отдаленном,
Бьющемся в чуждом краю за обиду Елены презренной,
Ни же печальную весть получивши о сыне, в Скиросе
Мне расцветающем, богоподобном Неоптолеме,
Если он жив! — Я доныне всегда упованием тайным
Сердце свое утешал, что погибну один, разлученный
С славным конями Аргосом, в Троянской земле, что, в пределы
Фтии родной возвратяся, ты сам в кораблях белокрылых
Сына в Скиросе возьмешь и ему покажешь в отчизне
Все богатства мои, рабов и царевы чертоги.
Чувствовал я, что тогда уж Пелей иль в земле, бездыханный,
Будет лежать, иль, может быть, грустно свой век доживая,
Будет согбен от печали и лет, все боясь, что от Трои
Вестник придет и скажет ему: «Ахиллеса не стало».
Так говорил он и плакал. Сидевшие с ним воздыхали,
Каждый о том помышляя, что в доме далеком оставил.
Взор сострадательный с неба Зевес на печальных склонивши,
Быстро к богине Палладе крылатую речь обращает:
«Или, Паллада, покинут тобой Ахиллес благородный?
Видишь, как он на брегу, у своих кораблей черногрудых,
Плача о мертвом Патрокле, сидит одинокий. Другие
Утренней пищей себя подкрепляют; но он не приемлет
Пищи. Лети ж и во грудь Ахиллесу амврозии сладкой
С нектаром влей, чтоб от голода сил он своих не утратил».
Так Зевес говорил, упреждая желанье Афины.
Быстро она — как орел с необъятными крыльями, с звонким
Криком — к шатрам полетела с небес. Уж ахейцы толпились,
В бой ополчаясь. Во грудь Ахиллеса амврозии сладкой
С нектаром тайно Афина влила, чтоб от голода силы
Он не утратил, и снова потом возвратилась в обитель
Зевса. Ахейцы волнами текли, корабли покидая.
Словно как частый, клоками сыплющий снег, уносимый
Северным, быстро эфир проясняющим ветром, из ставок
Сыпались шлемы бесчисленны, рой за сверкающим роем,
Круто согбенные латы, из ясеня твердого копья,
С острою бляхой щиты; до небес восходило сиянье;
В блеске оружий смеялась земля; под ногами бегущих
Берег гремел. Посреди их броней Ахиллес облекался.
Зубы его скрежетали, и очи, как быстрое пламя,
Рдели, сверкая; но сердце его нестерпимой печалью
Было наполнено. Злобой кипя, на троян разъяренный,
Взял он доспехи, чудесное бога Ифеста созданье;
Голени в светлые, гладкие поножи прежде облекши,
Каждую пряжкой серебряной туго стянул он; огромным
Панцирем мощную грудь обложил; на плечо драгоценный
Меч с рукоятью серебряной, с лезвием медным повесил.
После надел необъятный, тяжкий, блеском подобный
Полному месяцу щит: как далекий маяк мореходцам
Светит во мгле, пламенея один на вершине утеса —
Буря же вдаль от друзей их несет по шумящему морю —
Так лучезарно светился божественный щит Ахиллесов,
Чудо искусства. Потом на главу он надвинул тяжелый
Гривистый шлем; он сиял, как звезда, и густым златовласым
Конским хвостом был украшен на нем воздымавшийся гребень.
Броней одеянный, силу свою Ахиллес испытует:
Двигался в ней он свободно, и члены обнявшая броня
Легче казалася крыл и как будто его подымала.